Здесь можно видеть, на самом деле, двоих моих братьев. Д.А. - в облике орла.
Человека, который стоит на скале, зовут брат Альнара, Ветер Полуночи. Образ, который на картинке, - одно из многих его обличий. Исходной внешности брата Альнары не знает никто, кроме, возможно, одного лишь Учителя. Альнара - метаморф. Он меняет не только внешность, но и личности. Это - его природа, его метод взаимодействия с миром и одновременно его хобби. Его специализация - анализ статистики, расчёт вероятностей вариантов развития событий, прогнозирование, критика, проверка на прочность, краш-тесты, предупреждение угроз.
Альнара - циник, логик и игрок. Он держится обособленно, никого не впускает в душу.
Дружит с Д.А. и любит Учителя, о его чувствах к другим мало что известно.
На запястьях носит серебряные наручи.
Больше всего любит - полярные сияния; Тень; лютый холод; лёд; трудные задачи; играть по-крупному; издеваться над Мёрэйном; издеваться над всем живым, что ещё окажется в радиусе досягаемости. Правда, делает он это тонко и с пользой для человечества ;-/
Не любит - эмоции; проявления чувств; фамильярность; длинные речи; ограничения.
Испытывает симпатию к расе астреари, потому что у них сильно развиты качества, которые он ценит - гибкость ума, способность адаптироваться под обстоятельства так, чтобы адаптировать их под себя, логика, техническое мышление.
Ещё он неравнодушен к Теневой живности. Держит в питомцах карликового Теневого птеродактиля, с которым редко расстаётся и которому, похоже, доверяет куда больше, чем существам, владеющим речью. Порой летает верхом на Теневых птеродактилях, смотрится это эпично и устрашающе.
Поскольку много времени проводит в Тени, недолюбливает свет. При его появлении электричество ведёт себя странно.

Сеть была мечтой моего поколения. Первым шагом к интернационализации, к стиранию рамок и границ. К бесконечному, беспредельному общению и познанию.
Что бы ни творилось с интернет-культурой сейчас, - не стоит забывать об этом. Интернет ещё очень молод как явление. Вероятно, в перспективе многое удручающее сейчас будет преодолено.

Мне снится ночами
Html- код.
Тревожит и манит,
волнует, зовёт...
В нём где-то ошибка,
И тщусь я понять,
Как мне его, родненький,
Переписать.
Попробовал теги.
Все врут, как один.
Слетает бэграунд
И глючит алин.
И, локти кусая,
Жму вновь контрэл ю...
В окошке светает.
Шатаясь, встаю.
Гляжу я: вот кошка -
С ней всё хорошо.
Но где же нажать,
Чтоб поюзать скриншот?
Соседи уставились в телек - бардак!
У них с метатегами что-то не так...
А в телек взглянуть -
Так вообще полный сплин:
Слетел-то весь мир...
Куда смотрит Админ?
Пяток валерьянок -
И снова в постель,
Чтоб снова приснился
Мне мой Html...
А вывод, ребята,
Вообще-то таков:
Не стоит работать
По двадцать часов...

Под ключицами - цепь.
Эту странную вещь
Мы когда-то назвали свободой.
Снег сменился дождём:
Мы с тобою идём,
Как обычно, не в ногу с природой.
На цепи серебра
Гулко пляшут ветра
И беснуются волны морские.
На цепи, на груди
Чертят грани Звезды
С вязи памяти стёртое Имя.
Ветром ты, я - водой, -
Мы течём за Звездой,
Цепь из снов выбирая по звеньям.
Серебром, серебром
Нам - и ливень, и гром,
В иероглиф слагая мгновенье.
По цепи... По пути -
Нам нетрудно идти:
За звеном звено вытащит к Дому.
Только силы найти.
Ты поверь. Ты прости -
И дойдём... Долетим. По-любому.

Рисую Шэлле. Рисую я его того периода времени, когда он был ещё человеком. Ну и выглядеть он должен соответственно - по-человечески, в частности, с человеческим цветом кожи... Но вот с кожей у меня проблемы - как ни стараюсь положить краски, она всё равно выходит почему-то бледно-серебристого оттенка.
В очередной раз получив в итоге своих потуг этот цвет, всплескиваю руками и задаю вопрос незримому брату:
"Родной, ну вот что ты хочешь этим сказать?!"
И тут на телефоне врубается:
"Поднимите им веки, пусть видят они
Как бывает, когда слишком много в крови
Серебра!"

No comments

Нам с братом выдали ключ, и мы ходили смотреть новую квартиру. Это портовый район, в стороне от всех наших обычных путей на работы, в гости и на концерты. Искали адрес по навигатору, долго шли пешком...
Место рядом с железной дорогой! И с морем. И тут есть мост. Отличный мост над железной дорогой, который надо перейти.
Позади - Брауденбургские ворота. Одно из любимейших, связанных с прекрасными воспоминаниями мест. Туман, железнодорожные пути, силуэты деревьев с омелой. Порой просто оказаться на незнакомой улице бывает открытием, но никогда я не ощущал это так остро, как сегодня. Словно с привычной бытовой реальности города сдёрнули покрывало, и сквозь него проглянула иная реальность: где есть незнакомые улицы, Мосты и дома, от которых у тебя есть ключи.
Внезапно: мне это снилось. В нескольких снах этого года я шёл в нужный мне дом через железную дорогу.

Внезапно порадовал написавший мне вчера незнакомый человек, из поклонников группы. Поблагодарил за моё творчество, прислал стих Бальмонта, который почему-то ассоциируется у него со мной, но порадовал не этим. А историей, как уничтожил все свои стихи после прочтения "Розы мира": в юности очень увлекался Black metal, и писал всякую чернуху - потому что это было трендово. Потом понял, какие энергии чернуха несёт в мир, и всё сжёг.
Респект, что могу сказать... Тем паче, что Блэк может быть и без чернухи.

06.05.16

Холодные пальцы, легко касаясь, проводят по моей щеке. Просыпаюсь мгновенно, на какую-то краткую долю времени боюсь поверить... Но ЭТО прикосновение не узнать нельзя, и ошибиться невозможно. Подскакиваю. Он улыбается, глядя на меня зелёным, морским взглядом из-под длинной золотистой чёлки. Волосы влажные, в них запутались снежинки. Он в неимоверном хиповском прикиде - как обычно любит выглядеть, когда приходит "неофициально": рубашка без пуговиц, уляпанная всеми видами красок в стиле "монотипия", драные джинсы, руки в бесконечных фенечках... Образ, в котором в последнюю очередь заподозришь духовное лицо из серьёзной организации...
Стискиваю его в объятьях, изо всех сил прижимаю к себе, зарывшись лицом в мокрые светлые, пахнущие снегом волосы. Нет этого ужасного эффекта "объятий с бесплотным призраком", как это несколько раз в подобных случаях бывало - я чувствую брата совершенно материальным. Ощущаю, как холодна его кожа по сравнению с человеческим телом, чувствую щекой биение жилки на шее. Кровь меари после ритуала инициации меняет состав, цвет и температуру, но циркулирует так же, как и человеческая.
- Шэйллхэ... Шэлли... Шэл. - Шепчу его имя на разные лады, стараясь запечатлеть, озвучить в реальности мира. - Родной, как же я скучал.
Да уж. В последний раз перед сегодня мы виделись полноценно прошлой осенью. В октябре. Как раз перед началом прохождения практики.
Глажу его волосы, не в силах остановиться, зарывшись куда-то в них и закрыв глаза, но продолжая видеть всё происходящее всеми клетками тела. По этому эффекту, благодаря которому можно узреть реальность с разных ракурсов, я тоже очень скучал. Руками я вижу пушистые снежинки, поблёскивающие в его золотистых прядях. Они не тают.
Ему, как всегда, безумно идёт снег. Как и мне. Жаль, что в городе, где я живу, снега никогда не бывает в начале зимы... Точнее, он не ложится на землю.
- Это просто к утру он тает, - говорит брат. - А по ночам ты спишь. Идём, покажу кое-что.
Он за руку ведёт меня из комнаты, я послушно следую за ним. Комната вокруг слегка расплывается, предметы избирательно мерцают ореолом разной степени яркости - я глубоко в Сэйде. Можно было бы попасть на кухню и более прямым путём, но мы привычно пользуемся дверью. Она скрипит так же жутко, как и материальная, мне это кажется забавным.
Притихшая Марти смотрит на нас из старой Рэтовской куртки, в которой любит спать, огромными круглыми глазами... Видит, значит. А вот кто-нибудь из людей не увидел бы...
Подходя к окну, я замечаю, что небо над городом, подсвеченное уличными огнями, какого-то очень мягкого, необычного оттенка. Этот оттенок я помню по зимней Москве. Неужели...
Шэлли вытаскивает меня на балкон и распахивает балконную створку целиком.
Мы высовываемся, я вдыхаю свежий ночной воздух и замираю от восторга: Вся земля внизу белая. На улицах - ни души, очевидно, сейчас самый глубокий час ночи, и нет никого, даже на редко засыпающем кольце Горького - ни одного автомобиля. Город пуст, тих и... Выбелен снегом.
- Видишь, как красиво?
- Безумно красиво.
Мой близнец извлекает из кармана рубашки неизменные сигареты, суёт одну в рот и, после продолжительных и сложных манипуляций с зажигалкой, сопровождаемых полуслышными ругательствами, с наслаждением затягивается. Я думаю о том, что такому заядлому курильщику как он, нужно всегда иметь с собой мессира Ашшими, который бы ему сигареты поджигал.
- Угу. Скажи это Ашшими. Узнаешь много нового о вреде курения... Не для лёгких.
Кажется, это последнее, о чём мы говорим. Обычно он помогает мне вспоминать. Показывает что-нибудь из нашей общей памяти, а я потом восстанавливаю дальше. Но сейчас нам обоим совсем не хочется работать. Мы, крепко обнявшись, молча, без единой мысли, любуемся заснеженным Кёнигсбергом.
Я не нахожу даже мысли, чтобы транслировать ему, как сильно люблю его, и чтобы приходил ещё. Не замечаю, как проваливаюсь в сон...

Когда я проснулся утром, первым делом помчался к окну. Город был сер и мокр, давящее небо, никакой свежести, но... Да! На полоске земли у обочины пешеходной дорожки таяла белая полоска.
С первым снегом.

Письмо без адреса

Здравствуй, друг! Наконец-то ты здесь, взгляд знакомый ласкает глаза.
Ты сидишь рядом в кресле, дымишь сигаретой,
задумчиво глядя в окно.
Я смотрю, как за пыльным стеклом одиноко мерцает звезда,
И молчанье твоё лучше всякой беседы. Я ждал тебя. Очень давно.

Здравствуй, друг мой! Я так тебе рад – что ещё мне сказать о себе?
Я пишу мои сны, если мне удаётся достать их из мусора дня.
Я хочу быть… А впрочем, не стоит – лучше поговорим о Звезде…
О той самой, чьи восемь лучей всё горят для тебя и меня.

Здравствуй, друг мой! Я так тебя ждал, я боялся, что ты не придёшь,
Я устал просто верить и знать – я хочу прикоснуться рукой
К твоей бледной ладони, к священной воде, где царит
предрассветная дрожь,
Где застыл тонкий сон камышей и ничто не нарушит покой…

Слышишь, друг мой, как бьётся в руках
этот дерзкий, отчаянный пульс?
Я, наверное, скоро свихнусь на потеху людей и богов…
Только после заката меняется мир, чёрно-белым мне вычертив путь…
Море после заката блестит серебром, как меарийская кровь…

Слушай, друг мой, я больше не в силах молчать, я прошу –
забери меня прочь!
В это звёздное небо, в туманную тишь, в навсегда догоревший закат!
Я с тобой рука об руку тихо шагну в эту холодную ночь
И уже не проснусь, сокрушаясь, что только
во сне говорил с тобой, брат!

Ты молчишь, и кончается ночь, синей дымкой коснувшись окон,
В дом закрался рассвет, и у ног новый день
стелет вновь перепутья дорог.
Вкусный запах невкусного кофе прогонит приснившийся сон.
Лишь запиской на мокром стекле тают три строгих слова:
«В свой срок».

(стих осени 2011).

Я гляжу в окно. Я слушаю ветер и улыбаюсь. Шторм начался несколько дней назад. Позавчера он дребезжал стёклами, так что я никак не мог сосредоточиться на работе. Вчера он порвал провода, вырубив компы у нас в офисе. Ветер...
Он, Альнара, приходит с ноябрьским штормом, после Самайна. Как будто его приход накрывает Кёниг крыльями урагана. Даже удивительно, что лампочки в квартире до сих пор горят
Там, в той жизни, мы были не самыми близкими друзьями. Вечное соперничество - пусть и в шутку, из игры. Я не мог понять твою холодную, полную расчётов и безжалостной логики голову. Холодность. Язвительность. Пренебрежение к чувствам и эмоциям - ладно, чужим, но и к своим собственным.
Ты, обыгрывая моё домашнее прозвище, называл меня "Плаксой" за излишнюю эмоциональность и несдержанность.
Наши диалоги были полны взаимных словесных "бомбардировок". А то и не всегда словесных.
Нам было сложно вместе работать и ещё сложнее - отдыхать.
Я не знал, что именно ты протянешь руку первым, когда я попаду в беду.
Спасибо, Нэррс. Я специально пишу это словами - написанное сильнее сказанного. Я знаю, ты слышишь...

Моему брату Альнаре

Ветер Полуночи веет над сумрачным миром.
Ветер Полуночи знает малейшие вести.
Разум, что любит отчаянно сложные игры,
Сердце, что любит скрещения и перекрестья.

Облик изменчивей ртути и звёздное имя,
Что без ошибки назвать не умеют живые -
Ветер Полуночи ходит путями прямыми
Там, где реальность уверенно чертит кривые.

Белое пламя Звезды, серебро на запястьях -
В мантии чёрной поверх белоснежной сутаны
Всадник крылатый мелькнёт в небе - в той его части,
Где на излом - грани мира над роком Фейнганы...

Вновь ускользать. Кривизною зеркал. Неизвестным
В уравнении на вероятность. Ошибкою в Тексте.
Ветер Полуночи в страшном балансе над бездной
В Книге рисует скрещения и Перекрестья...

Кто произнёс слово "маг"? Кто подумал - "прохожий?"
Ветер поёт и смеётся, меняя обличья.
Спи. Ничего не случилось. Лишь ветер по коже...
Всадник крылатый проносится над безграничьем.

Upd

Здесь был пост о том, как я закончил работу над стихотворным сборником "Восхождение в белизну" - и собирался его опубликовать. Я не опубликовал его.
Но пусть тут будут сохранены некоторые стихи из этого сборника.
Восхождение в белизну (стихи 2013 - 2016)Если ты хочешь...

Если ты хочешь Моей любви -
Иди за Мной по воде.
Не сомневайся. Не верь. Просто знай - и твори свою волю.
Построй свой блистающий замок в пределах Везде и Нигде,
А после - разрушь до последнего камня и плачь от прозренья и боли.

Если ты хочешь любви Моей - танцуй на самом краю
Зияющей Бездны. Во ржи, сгорающей в пекле пожара.
Если ты хочешь Любви - прими в своё сердце змею
И яд смакуй словно вино, познав смертоносное жало.

Виси между небом и твердью Небес, наблюдая, как вниз головой
Суетятся все те, кто достоин Любви, и как вверх растут корни у древа.
И когда ты услышишь Мой глас - ты не вздрогнешь, узнав голос свой.
Меч, копьё, щит и чаша лежат по местам, обвенчались Король с Королевой...

Если ты хочешь Любви Моей - будь
змеёю, и корнем, и древом.
Если ты хочешь Любви Моей - будь
спелой рожью, сожженным посевом.
Если ты хочешь Любви Моей - будь
Королём. И будь Королевой.

Любви моей я вспоминаю имя

Любви моей я вспоминаю имя
В финальных муках перехода звёзд.
Откройся! Как зовут Тебя, богиня?..
Но нет ответа на простой вопрос.

Моей Звезде, что скрыта взоров праздных,
Не я ль давал обет пред алтарём?
Не я ль ходил путями сопричастных
На величавом шествии Твоём?

Но минули и клятвы, и проклятья,
От пыли праха к Солнцу путь далёк...
Где вы теперь, возлюбленные братья,
Где я теперь, не вынесший урок?..

Дорогой через Солнце, к светлой сини...
Взбираться вверх, цепляясь за ветра...
Ну а пока... Я вспоминаю Имя,
Гадая руны в пламени костра...

На гибель той, которую любил

(Мне плакать не дано, и я пишу стихи.
Фальшивы слёзы. Истинны – слова.
Мой дом сожжён, любовь моя – мертва.
Ты далеко… А звёзды – так близки…)

Горел закат на зеркале озёр.
В кровавом блеске умирала осень.
Звезда Любви священной цифрой Восемь
Лучи бросала в стынущий простор.
И я увидел: ты, кого любил,
Глядела мне в лицо гримасой зверя.
Я проклял день, когда тебе я верил,
Когда тебя одну боготворил.
Царил распад. В бесстыдной наготе
Ломались, истлевая, кости мира.
Горел закат – надгробье из порфира.
И роза умирала на кресте.
Здесь нет Твоей любви, усталый Бог…
Что победит финал? Какая сила?
Здесь ложе – лишь отверстая могила,
И каждый, кто ложится – одинок.
Невыносимый смрад её дверей –
Оставь надежду, всяк туда входящий…
Иду вперёд… Чрез морок, льдом горящий,
До дна, до дна, до дна её страстей.
Чрез гнев и демонизм безразличья.
Последний круг… И стать самим собой:
Врата меж светом и кромешной тьмой…
Смогу ли я тебя увидеть молодой,
Сияющей и чистой… Беатриче?

Amor fati

Из всех цветов жизни я выберу чёрный и белый,
Серебряной нитью сплету ожерелье на грудь
И, мирно оставив лежать это тяжкое тело,
Ступлю невесомо на тайный, невидимый путь.
И тёплым сияньем мой разум обнимет Природа,
И с памяти прежней падёт золотая печать.
О, как эти реки светлы там, откуда я родом!
Как тропы легки там, где люди умеют летать!
Пойдём! Так нетрудно оставить постылый груз плоти!
Довольно порвать серебристую тонкую нить...
И броситься в небо навстречу бескрайней свободе,
И, мрак свой отринув, о тяготах смертных забыть.
Но рву я со смехом прелестный туман наважденья,
И дух свой усталый объемлю одеждами вновь.
Моя amor fati горит мне звездой посвященья,
И каждое утро зовёт меня в миг пробужденья
Исполнить тот путь, что мне здесь начертала Любовь.

Сверху – вниз

Я слышу, ты плачешь... Холодную ночь напролёт,
О боли, о грязи, о тяжести смертной невзгоды,
О том, как безжалостно быстро проносятся годы...
О том, как уходят - навек, и не в свой же черёд...
Я слышу, ты плачешь, мой друг, в одиночестве стен.
Позволь мне прийти и побыть в этот час с тобой рядом,
Войти осторожно, незримо для смертного взгляда,
В твоих сновидений кошмарных мучительный плен.
Не плачь, слышишь, Солнце, не плачь! Я разрушу кошмар
Одним лишь ударом по зеркалу. Бьются знаменья
Жестокой судьбы. Я сильней твоего невезенья!
Измученный дух исцелит тайный свет моих чар.
И ты позабудешь о боли полночной поры,
Проснёшься под утро, восход поприветствуешь танцем,
А город, расцвеченный златом, залитый багрянцем,
Откликнется музыкой вечных созвучий Игры.
И в путах путей вспыхнут чёткостью вехи Пути,
Иллюзия плена случайностей стает от Знанья,
И сложится паззл предвестья и предначертанья,
И мир, обновлённый неистовым светом желанья,
Окажется Раем...
Ты только позволь мне войти.

Рай

В моём раю нет вечного покоя
В тени неувядающих дерев,
Забвенья бесмятежною рекою
Там не струится ангельский напев.
О нет, мой рай не тих, не беспечален,
Не чист от тёмных пятен и теней...
Там сравнивают яркость глаз со сталью,
А не с огнём божественных Камней.
В моём раю грохочут барабаны,
И мы с тобой, мой друг, идём на бой.
Там так же сильно кровоточат раны,
Там так же трудно стать самим собой...
Но там, в моём раю, под дальним небом,
Хранить умеют верность и любовь,
Тому, кто прав, даётся там победа,
Тому, кто пал, - шанс возродиться вновь.
В моём раю предельно чётки роли,
Нет зла от блага и добра во зло,
Не может быть, чтоб «просто не везло»,
И Невозможность там покорна воле.
Там мы с тобой, почти что как и здесь,
Идём на битву за мечту о Рае.
Но там святое Слово воссияет
И Светом Розы вспыхнет каждый Крест...
Идём же, друг. Давай вернёмся в рай!
Поверь мне, слишком многого не надо:
Довольно только умереть для ада
Подложной мудрости гостей звериных стай!
Не выть как все, не бить, как все, не пить,
Как все, чужую кровь осатанело,
Жить так, чтоб с верой слово не делить,
И так, чтоб врозь не шло со словом дело.
Идём же, друг! Но жмёшь плечами, вижу,
Ты мне в ответ... Тогда - пойду один.
Я знаю, что мой рай гораздо ближе,
Чем в этом мире кажется иным.

Жажду любви…

Променять бы объятия рук на объятия мысли...
Не считай со мной встреч и разлук - имена мои счисли!
Не смотри на меня взглядом, полным тоски и желанья -
Дай увидеть, как рушатся в полночь высотные зданья!
Слышишь, нет, не хочу - и не лягу с тобой на постели –
Дай мне колкую свежесть предзимника первой метели.
Дай мне, дай мне соитие смыслов в несказанной тайне,
Чертежи соответствия Верха и Низа - о, дай мне!
Не хочу отношений. Сношений - решений - общений,
Утешений, прощаний взашей, обещаний, прощений...
Дай мне яростно-ясный покой некасанья телами
В миг триумфа, о коем сказать невозможно словами.
Да, я жажду любви! Ты зовёшь этим словом иное?
Ну тогда отойди от меня и не мучься со мною...
Только если поймёшь, что за дикость зову я любовью -
Тогда буду с тобой всей душою... И плотью. И кровью.

Я достигну тебя

Нет, я НЕ собираюсь учиться молить о любви.
Нет, я НЕ собираюсь учиться просить о признанье.
Я достану тебя - сколь крутых виражей ты ни рви,
Сколь ни вей витых петель пути -
Твой путь - ожиданье.

Ожиданье, мой друг, неминуемой встречи со мной.
Я достигну тебя слов сплетённых змеистым извивом,
Я достигну тебя моей жгучей, холодной волной -
Ты же знаешь морские приливы!

От меня не спастись. Я заставлю поверить в себя.
От меня не уйти... Коль, коснувшись, скажу: "обознался", -
Так отхлыну, отлыну, отпряну - навеки любя,
Отпущу тебя вновь на вираж непостижного танца…

Эти песни...

Эти песни - как моя жизнь:
Немного дива, немного тоски.
Крик в толпу: "не отдам вам души!"
Взмах крыла - словно росчерк руки.
Эта музыка - как моя смерть:
Звук распахнутых ветром дверей.
За дверьми вьётся ловчая сеть
И следы полуночных зверей.
Как дивлюсь я на Песнь! Как люблю!
И ответом рождается стих.
Ты играй. Как могу - подпою.
И станцую свой танец. Для них.

Мой ангел-хранитель

Мой ангел-хранитель, ты - мой потрошитель.
Как чист лёд кристального взгляда!
Ты видишь, каким должен быть небожитель,
И суд твой не знает пощады...
От строгости хлёстко. И ровно дыханье.
И больно от ясности... Больно.
Я лишь человек, полный слёз и желанья -
Помилуй, довольно, довольно!
Но змей, обвивающий сердце, мигает
Холодным всевидящим взглядом.
И голос шипящий: Молчи. Ты всё знаешь.
Пей чашу. Ты прав. Она с ядом.
Узнай, какой будет награда.

Дарующая Дождь

Вдоль дороги кресты, всё канавы да ямы,
Обвалились мосты, нивы встали бурьяном,
Говорят, что чума и война на пороге -
Гибнет наша страна, нас оставили боги.
А Она, видел я - встала чёрною тенью
Из кошмарного сна, из больного виденья,
Её очи как лёд, лик ужасен и гневен.
Она ждёт! Она ждёт! Знаки крови - на небе!

Её вдовий покров - он черней самой ночи.
Кто слыхал Её зов - прочь бежал со всей мочи.
И лишь я, как дурак, ниц упал перед Нею
И назвал Её: Мать! И смотрел, цепенея,
В ледяные глаза, целовал в корчах муки
Покрытые язвой костлявые руки...

... Но я видел Тебя в белых одеждах,
Но я видел Тебя поднимающей вежды,
В венце золотом, как созревшая рожь,
Тебя величали Дарующей Дождь!

Мать, - я звал, - обернись! Мать, о Мать! Я не верю,
Что под дланью Твоей - лишь клыкастые звери,
Что в очах - только лёд, что удел Твой - в разоре.
Мать, о Мать! Как нам быть? Как унять Твоё горе?

Ведь я видел Тебя в белых одеждах,
Ведь я видел Тебя поднимающей вежды,
В венце золотом, как созревшая рожь,
Тебя величали Дарующей Дождь!

Мать, - кричал я, - взгляни! Вот я здесь пред Тобою.
Не гони, не кляни, простри длань над землёю,
Чтобы встала трава, чтоб расчистилось небо,
Чтоб скитальцам руна - вдоволь масла и хлеба!

Ибо видел Тебя в белых одеждах,
Да, я видел Тебя поднимающей вежды,
В венце золотом, как созревшая рожь,
Тебя величали Дарующей Дождь!

Так стоял я пред Нею и плакал, и пел я,
Мародёры бледнели и хлопали двери,
Ползло чёрное солнце в окошке калеки,
Ждал: вот-вот улыбнётся... вот дрогнули веки...

Так мы с Ней и стояли. Так стали навеки...
А кровь мою к морю несут Её светлые реки.

Надо торопиться.
Это мысль, вернее, ощущение, с которым я проснулся сегодня утром - без будильника, резко, будто меня аккуратно разбудили и ушли. Ещё, почему-то, в голове на момент пробуждения бродило одно моё стихотворение времён начала моей актуализации (2006 год). Кажется, оно звучало (или упоминалось) во сне, которого я не запомнил.
Стих, написанный после Эпизода с Зеркалом, весной 2006 года. Крутило мня тогда так, что стандартными словами, к тому же спустя 10 лет, - не опишешь, и на всём этом фоне в голове вспыхивали стихи - неаутонтичные, т.к. были только эмоции, причём неизвестно, кого из нас и в какую из эпох мира. Происходившее тогда я помню очень плохо. И о существовании этого стихотворения забыл напрочь - с чего бы оно вдруг сейчас всплыло в сумеречном состоянии и так ярко...

Мою боль ты не примешь – но я о том не попрошу.
Попрошу об другом… Об одной лишь улыбке твоей.
И о локоне светлых волос, что с собой унесу,
Мне недолго осталось идти до скрещенья путей.

Обо мне не печалься – извечною Волей храним,
И последнею песней восславлю свои Небеса.
Эта песнь – лишь моя, и её допою я один.
Мне недолго осталось. Я выскажу всё до конца.

И в ней каждое слово искуплено будет сполна –
Каждой раной и каждою болью. Но близко черта.
И до самого дна почти выпита чаша моя.
Мне недолго осталось. Я вижу златые врата…

Я дойду, доплетусь, а потом – Боже мой, а потом –
Я не вспомню, где падал, и в чём ошибался, дурак,
И откроет мне двери когда-то покинутый Дом,
Мне недолго осталось. Мне скоро дадут этот знак.

Разомкнётся завеса, разверзнется холод и муть,
И сойдутся крестом неминучие стрелы дорог.
Он почти уже пройден – тернистый и путаный путь…
Мне недолго осталось. Я вижу родимый порог.

Я тебе не скажу, как я жду молчаливую весть!
Только ты не печалься. Махни на прощанье рукой –
Я с собою навеки возьму этот краткий твой жест…
Мне недолго осталось. Меня скоро примут Домой.

upd
Стих - от лица Инвина, обращение - к Реми (Эскарему), события - хроника "Серебро и Чернь".

Неуловимая. Далёкая. Родная...
Явись. Ответь. Заламываю руки.
Кто проклят так, как я, Тебя теряя?
Кто болен так, как я - с Тобой в разлуке?..

Немыслимая. Грозная. Святая.
Я пред Тобой, Двуликая Богиня!
Кто счастлив так, как я, к Тебе взывая,
Безумен так, как я - забывший Имя?

Сияющая. Мудрая. Слепая...
Тебе одной я приносил обеты.
Кто верен так, как я, во тьме растаяв,
Кто любит так, как я - лишившись Света?

Не отвернись. Кто б ни держал заветы
Лучше меня - не оставляй, сияя.
Не гасни! Не покинь! Я умоляю.
И, вопреки рассудку, жду ответа.

Вместе с тобой мы сломали немало мечей
Вместе же множество кубков испили до дна.
Полную звёздами стынь всех дорожных ночей
Мы разделили, как делят последний лоскут.
Домом пытались мы звать и кабак, и приют...
Мы заплели одной нитью свои имена.
Много прочней наших ветхих лохмотьев она!

Вместе с тобою - на пару - ушли на заре.
Уж и не вспомним, куда - на восход, на закат...
Вместе с тобой мы сушили плащи в январе
Под ненадёжною крышей чужого жилья.
Вместе с тобой видим сны про иные края,
Те, о которых мы рвёмся сказать невпопад -
Те, о которых обычно не говорят.

Вместе с тобой мы ступили на ветхий корабль
И проложили по звёздам немыслимый курс.
Умные люди кривились, мы правили вдаль...
Умные люди дивились, что я не боюсь...
Умные люди вещали о завтрашнем дне,
О перспективе разбиться и сгинуть на дне,
Всякий раз слыша от них, где с тобою нам гнить,
Крепче сжимал я руками незримую нить.

Как мне тебя ни чернили, я помнил о том,
Как чисто имя твоё, безупречен узор...
Умные люди сулили мне деньги и дом,
Радости плоти и новой судьбы чертежи,
И - чтоб до кучи - достичь просветленья души...
Но... одна нить мне дороже, чем весь этот вздор.
Вместе с тобою мы вышли на страшный простор...

Вместе с тобою сжимаем разбитый штурвал.
Бездна разверзлась вокруг и разинула пасть...
Вместе с тобою девятый приветствуем вал.
Знай же, что вместе с тобой я готов утонуть.
Вместе с тобой - если надо - пойду и ко дну,
Вместе с тобою летали - так вместе упасть...
Участь любую мы встретим в назначенный час,
Главное - вместе. Как сотни и тысячи раз.

(Брату А., на годовщину актуализации и всех сопутствующих событий)

В кадр не уловишь того, что видно не с помощью глаз.
На диктофон не запишешь слышное вовсе не уху.
Истинный облик твой, - нет, фотография не передаст.
Здесь, в мире фактов, такие как мы - на правах неприкаянных духов.
В мире предметов и лиц, документов, гражданских имён
Мы – как пятно НЛО, что считают дефектом на фото.
Плёнки нежданный засвет и сиянье во взгляде твоём -
Умные люди и их объяснят… Только это – не наша забота.
Как я хотел бы отнять тебя у течения дней!
Запечатлеть, записать, сохранить, дать увидеть прохожим...
Нет. Невозможно. Нельзя. Всё это - участь людей,
У кого имена – в паспортах, кто отличает похожих
От непохожих по признакам пола, по коже,
По цене гарнитура в прихожей.
А я – я хотел бы отнять тебя у реальности тел,
Слепленных так, как дано по комбинации генов.
Лишь ускользает за грань, за пониманья предел
Миг, когда вижу в лице лик не из этой вселенной.
Нам не листать пёстрых лет, спрессованных в фотоальбом,
С нами не снимут кино, с нас не напишут картины.
Но мы умеем своё – стать для кого-нибудь сном.
Снись мне опять наяву - истинно. Неуловимо.

Тебя я о любви не умолял,
Любил как любят звёзды - безутешно.
Я не терял... Я лишь не обладал.
Но был в тебе, мой дивный сон нездешний!
Я был в твоих мечтах, что ярче гроз,
В лесах твоей души, святых и диких,
Знал вкус безумных грёз и тайных слёз
И видел маской скраденные лики.
Любить меня - не доставало крыл
Твоей душе в плену понятий чести.
Но я делил тебя как не делил
Никто из тех, кто был с тобою вместе.
Кто любит - тот постигнет до глубин,
Обнимет до исподнего наитья!
И ты со мной - как не дано иным:
Через меня ты вьёшься - светлой нитью.

Не смотреть вниз. Не смотреть. Просто идти. Так, как шёл бы по ровной дороге. И не думать о том, как я боюсь высоты.
Падение - это то, чего я боюсь больше всего на свете... Потому, что однажды я упал. Очень далеко и глубоко. Намного глубже, чем вы можете себе представить, мои воображаемые слушатели...
- Прекрати думать об этом.
Его холодный голос в моей голове. Он рядом. Даже если сейчас я его не вижу… И это чертовски успокаивает.
Лучше не смотреть вниз. Но я всё же смотрю… Внизу – железная дорога. По ней тянется товарный. Пути от стрелок сортировочной разбегаются, соединяясь и перекрещиваясь. Над ними лежит тонкая вуаль тумана. Спускаюсь чуть ниже. По туману проще. Всегда проще идти, когда под ногами хотя бы видимость поверхности, а не совсем ничего.
- Совсем ничего не бывает. Воздух, дорогой мой, состоит из молекул, молекулы из атомов, атомы из мельчайших частиц, мельчайшие частицы из меачастиц, меачастицы из…
Он порой бывает редкостным занудой. Но я люблю его голос. Пусть читает лекцию о строении меачастиц… Или о чём ещё угодно. Ни с чем не сравнимое чувство – знать, что он рядом со мной. Что кто-то из НИХ рядом со мной… Даже ЗДЕСЬ. Я думал, что ЗДЕСЬ – не смогу никогда. Я плохо помню, как это получалось ТАМ. А уж ЗДЕСЬ... Здесь, в мире Земли, многое из того, что мы с братьями делали дома - просто невозможно. Невозможно....
Железнодорожные пути подо мной начинают немедленно куда-то проваливаться. Вместо них разворачивается совсем другой пейзаж – мигающие тревожными огнями чёрные здания, руины… Мрачный город, в котором есть что-то адское…
- Мёрэйн!
Хлёсткий ледяной окрик заставляет меня отвести взгляд от разворачивающихся внизу пейзажей адских сакуал.
- Не теряй ориентир. Башня.
Башня… Башня возвышается на горизонте, выныривая из мглистого тумана столичной ночи. Её тонкая игла упирается в подсвеченные облака. Медленно поворачивается толстый диск «Седьмого неба».
- Этой вещи не место в адском городе, правда, Рэйн?
- Как и в ладианских городах, - выдавливаю я.
- Пока с тебя хватит и Останкинской. О ладианских башнях будем думать, когда самостоятельно дойдёшь до Седьмого неба хотя бы раз.
Сжимаю зубы, усмехаясь. Ресторан назвали в честь расхожего выражения, обозначающего у местных людей запредельное удовольствие. На самом деле, словосочетание происходит из текстов одного местного иерофанта по имени Дантэ Алигъерри. Структура сфер, семь уровней... Структура одна на все миры, все - отражения.
Хорошо иду. Размышляй об этом, Рэйн (обращаюсь к самому себе). Когда ты философствуешь - тебя так прёт от собственного умничанья, что все текущие задачи выполняются сами собой...
Зачем я подумал об этом. Треклятая вышка. Она уже совсем близко, но…
Под ногами всё горит. Как в живописаниях, созданных еврейскими авторами канонического для мира сего инферно.
- Мессир!!
Хуже всего то, что набившей оскомину при ежедневном выглядывании из окна иглы телецентра я больше не вижу. Вместо неё – какое-то чудовище гротескной чёрно-клыкастой архитектуры. То ли Барад-Дур, то ли обитель Дарта Вейдера, то ли ещё что похлеще.
От этого зрелища я теряю равновесие – в первую очередь, эмоциональное. Призрачная опора из полосы тумана выскальзывает из-под ног… Я проваливаюсь… Я па…
Сильная, хоть и изящная, белая как лёд рука сжимает мою ладонь.
- Мёрэйн.
- Мессир…
Он идёт, уверенной летящей походкой ступая по воздуху. Внизу поблёскивают железнодорожные пути, впереди врезается в облачное московское небо Останкинская телевышка. Я бреду рядом, вцепившись в магистрскую длань своими обеими. Если бы я знал, как плакать в Сэйде – я бы разревелся.
- Ты почти дошёл сам.
Мы сидим на одной из верхних, технических площадок Останкинки – той, куда не допускают посетителей. Д.А. сидит подобрав одну ногу и свесив вторую в бездну помигивающей ночными огнями Москвы, напевая пикниковскую "А может быть, и не было меня". Я сижу, вжавшись в стену как можно дальше от края и переводя дух.
- Ты можешь объяснить хоть примерно, какой дух можно переводить в Сэйде?- спрашивает он, прервав песню, насмешливо, не поворачивая головы. Длинные белокуро-серебристые волосы лежат на плечах идеально ровно, ночной ветер красиво шевелит их, но никогда – не растрёпывает… Ну, понятное дело. Какой ветер может трепать волосы в Сэйде? В Сэйде у нас нет тел. Все "спецэффекты" - усталость, холод, боль, тактильные ощущения - всего лишь мыслеобразы, которые сгенерированы сознанием. Ветру взяться неоткуда.
О том, что ветер подвластен ему и в материальной реальности, я забываю напрочь. Я многое забываю. Слишком многое. После того, как серебряные грани разорвали меня на части, и я упал, растеряв ошмётки себя по отражениям миров, память стала ни к чёрту.
Ложусь на живот и подползаю к сидящему на краю площадки магистру. Заглядываю за край, вцепившись руками в бетон. Точнее – нематериальными руками в нематериальный бетон, чего уж там. Тонкая, холодная ладонь ложится на мой затылок, слегка ероша волосы. Нематериальная ладонь, нематериальные волосы, - автоматически поправляю я самого себя. Что может быть проще, чем дойти по воздуху от окна своей комнаты до окна ресторана в Останкинской башне? Цель находится не в другом мире, не в будущем или прошлом, и даже не в другом городе, её видно из моего окна. Прямая линия в пространстве и времени. Бездарность. Не представляю, как я мог раньше быть тем, кем когда-то был.
- Да ну, брось. Просто не помнишь. Если бы я свалился через столько «этажей» - я бы тоже не помнил. С Самайном тебя, кстати. А теперь… - Д.А. глубоко вздыхает, недолгое время молча гладит меня рукой по волосам, и с сожалением произносит: - просыпайся.
Я просыпаюсь. За окном, за полотном железной дороги, плавает вдали затуманенная Останкинская башня. Ещё бы не быть туману – сегодня начался ноябрь. Нелюбимый всеми и обожаемый мной месяц.
Это всё было в ноябре 2006 года. Десять лет назад. С тех пор я научился сносно ходить по воздуху. Не только по прямой... С тех пор, на протяжении десяти лет, я обожал четыре зимних месяца. Для меня четыре. Найнэ, Йат, Церро и Ферро. Хотя дома Ферро считался не зимним - ладианских времён года было больше, чем земных... Как и месяцев.
Братья приходят наутро после Самайна. Зима – а она для меня начинается не календарно 1 декабря, а в ночь Самайна – это время наших недолгих встреч. Это моё рабочее время. Когда я тренируюсь ходить по воздуху. Рисую иероглифы и карты. И пишу. Главу за главой. Отрывок за отрывком. Стих за стихом. Слово за словом – вспоминая, как должна звучать речь брата М.Л. А не просто… Летом – странствия и посиделки с друзьями. Летом – отдых, развлечения… А зимой – работа. Когда шторма швыряют на берег неугомонные, как мой дух, волны. Когда улицы окутывает туман – столь любимый моим дорогим Дж.Ш. Когда частенько идёт снег, на который вечно ворчал огненный Ашшими, который терпеть не мог нечто мокрое, падающее на него сверху (что было простором идей для нас с Шэлли!) Когда огонь костров никак не удаётся развести из мокрых дров, и я не могу не вспоминать, как смеялся Энжи, наблюдая за такими потугами... А потом зевал, с прищуром посмотрев на груду хвороста, над которой мы с братом корпели так долго, и куча веток вспыхивала весёлым пламенем... Зима. В это время ОНИ приходят ко мне постоянно. И я просыпаюсь с текстами в голове , с холодом их прикосновений на запястье с нелюдским ледком в душе от взгляда этих нефритовых, льдисто-голубых или янтарных - но едино таких знакомых глаз! И жмурюсь от блаженства чувства причастности к нашей семье... К которой я - не смотря ни на что! - всё ещё принадлежу.
Так было много лет подряд. За исключением прошлой зимы. На прошлый Самайн со мной произошло то, после чего я не мог больше ходить по воздуху. Я натворил такие эксперименты над собой, что до меня было трудно достучаться.
Это было почти ровно год назад. Но такие вещи бывают в силе ровно столько, сколько идёт годовой круг, их запустивший. И вот теперь я жду Самайна, как дети ждут новогоднего чуда. В этот раз всё должно получиться снова… Осталось несколько дней.
Осталось несколько дней… Несколько дней до Самайна.
И я услышу.

Кровь мою к морю несут Её светлые реки.
Небо расчистилось, стал свинец туч белизной.
Стало костьми мира всё, что Ты сделал со мной,
Господи Боже, создавший МЕНЯ в человеке.
Здесь миновало всё то, чему верили мы.
Чёрное, как оказалось, является белым,
Цель возникает тогда, когда пущены стрелы,
Свет узнавать начинаешь, испробовав Тьмы...
Всё суета - храмы мысли, звериные стоны,
Шоки от прикосновенья и тысячи слов.
Здесь миновало что звали другие "Законом" -
Есть только Ты. Облачённая в Солнце Любовь.
Есть только Ты. Непохожа на маски икон,
Коими воры украсили нор своих штреки,
Ты взяла всё, во что в жизни я был так влюблён.
Это - конец. Пониманьем Тебя я сражён.
Кровь мою к морю несут Твои светлые реки.