06.05.16

Холодные пальцы, легко касаясь, проводят по моей щеке. Просыпаюсь мгновенно, на какую-то краткую долю времени боюсь поверить... Но ЭТО прикосновение не узнать нельзя, и ошибиться невозможно. Подскакиваю. Он улыбается, глядя на меня зелёным, морским взглядом из-под длинной золотистой чёлки. Волосы влажные, в них запутались снежинки. Он в неимоверном хиповском прикиде - как обычно любит выглядеть, когда приходит "неофициально": рубашка без пуговиц, уляпанная всеми видами красок в стиле "монотипия", драные джинсы, руки в бесконечных фенечках... Образ, в котором в последнюю очередь заподозришь духовное лицо из серьёзной организации...
Стискиваю его в объятьях, изо всех сил прижимаю к себе, зарывшись лицом в мокрые светлые, пахнущие снегом волосы. Нет этого ужасного эффекта "объятий с бесплотным призраком", как это несколько раз в подобных случаях бывало - я чувствую брата совершенно материальным. Ощущаю, как холодна его кожа по сравнению с человеческим телом, чувствую щекой биение жилки на шее. Кровь меари после ритуала инициации меняет состав, цвет и температуру, но циркулирует так же, как и человеческая.
- Шэйллхэ... Шэлли... Шэл. - Шепчу его имя на разные лады, стараясь запечатлеть, озвучить в реальности мира. - Родной, как же я скучал.
Да уж. В последний раз перед сегодня мы виделись полноценно прошлой осенью. В октябре. Как раз перед началом прохождения практики.
Глажу его волосы, не в силах остановиться, зарывшись куда-то в них и закрыв глаза, но продолжая видеть всё происходящее всеми клетками тела. По этому эффекту, благодаря которому можно узреть реальность с разных ракурсов, я тоже очень скучал. Руками я вижу пушистые снежинки, поблёскивающие в его золотистых прядях. Они не тают.
Ему, как всегда, безумно идёт снег. Как и мне. Жаль, что в городе, где я живу, снега никогда не бывает в начале зимы... Точнее, он не ложится на землю.
- Это просто к утру он тает, - говорит брат. - А по ночам ты спишь. Идём, покажу кое-что.
Он за руку ведёт меня из комнаты, я послушно следую за ним. Комната вокруг слегка расплывается, предметы избирательно мерцают ореолом разной степени яркости - я глубоко в Сэйде. Можно было бы попасть на кухню и более прямым путём, но мы привычно пользуемся дверью. Она скрипит так же жутко, как и материальная, мне это кажется забавным.
Притихшая Марти смотрит на нас из старой Рэтовской куртки, в которой любит спать, огромными круглыми глазами... Видит, значит. А вот кто-нибудь из людей не увидел бы...
Подходя к окну, я замечаю, что небо над городом, подсвеченное уличными огнями, какого-то очень мягкого, необычного оттенка. Этот оттенок я помню по зимней Москве. Неужели...
Шэлли вытаскивает меня на балкон и распахивает балконную створку целиком.
Мы высовываемся, я вдыхаю свежий ночной воздух и замираю от восторга: Вся земля внизу белая. На улицах - ни души, очевидно, сейчас самый глубокий час ночи, и нет никого, даже на редко засыпающем кольце Горького - ни одного автомобиля. Город пуст, тих и... Выбелен снегом.
- Видишь, как красиво?
- Безумно красиво.
Мой близнец извлекает из кармана рубашки неизменные сигареты, суёт одну в рот и, после продолжительных и сложных манипуляций с зажигалкой, сопровождаемых полуслышными ругательствами, с наслаждением затягивается. Я думаю о том, что такому заядлому курильщику как он, нужно всегда иметь с собой мессира Ашшими, который бы ему сигареты поджигал.
- Угу. Скажи это Ашшими. Узнаешь много нового о вреде курения... Не для лёгких.
Кажется, это последнее, о чём мы говорим. Обычно он помогает мне вспоминать. Показывает что-нибудь из нашей общей памяти, а я потом восстанавливаю дальше. Но сейчас нам обоим совсем не хочется работать. Мы, крепко обнявшись, молча, без единой мысли, любуемся заснеженным Кёнигсбергом.
Я не нахожу даже мысли, чтобы транслировать ему, как сильно люблю его, и чтобы приходил ещё. Не замечаю, как проваливаюсь в сон...

Когда я проснулся утром, первым делом помчался к окну. Город был сер и мокр, давящее небо, никакой свежести, но... Да! На полоске земли у обочины пешеходной дорожки таяла белая полоска.
С первым снегом.

Письмо без адреса

Здравствуй, друг! Наконец-то ты здесь, взгляд знакомый ласкает глаза.
Ты сидишь рядом в кресле, дымишь сигаретой,
задумчиво глядя в окно.
Я смотрю, как за пыльным стеклом одиноко мерцает звезда,
И молчанье твоё лучше всякой беседы. Я ждал тебя. Очень давно.

Здравствуй, друг мой! Я так тебе рад – что ещё мне сказать о себе?
Я пишу мои сны, если мне удаётся достать их из мусора дня.
Я хочу быть… А впрочем, не стоит – лучше поговорим о Звезде…
О той самой, чьи восемь лучей всё горят для тебя и меня.

Здравствуй, друг мой! Я так тебя ждал, я боялся, что ты не придёшь,
Я устал просто верить и знать – я хочу прикоснуться рукой
К твоей бледной ладони, к священной воде, где царит
предрассветная дрожь,
Где застыл тонкий сон камышей и ничто не нарушит покой…

Слышишь, друг мой, как бьётся в руках
этот дерзкий, отчаянный пульс?
Я, наверное, скоро свихнусь на потеху людей и богов…
Только после заката меняется мир, чёрно-белым мне вычертив путь…
Море после заката блестит серебром, как меарийская кровь…

Слушай, друг мой, я больше не в силах молчать, я прошу –
забери меня прочь!
В это звёздное небо, в туманную тишь, в навсегда догоревший закат!
Я с тобой рука об руку тихо шагну в эту холодную ночь
И уже не проснусь, сокрушаясь, что только
во сне говорил с тобой, брат!

Ты молчишь, и кончается ночь, синей дымкой коснувшись окон,
В дом закрался рассвет, и у ног новый день
стелет вновь перепутья дорог.
Вкусный запах невкусного кофе прогонит приснившийся сон.
Лишь запиской на мокром стекле тают три строгих слова:
«В свой срок».

(стих осени 2011).